среда, 16 октября 2019 г.

Забытая чума. Часть 6. Черная кошка в темной комнате

На тот момент медицина знала базисные принципы работы иммунитета и успешно применяла их в борьбе с такими тяжелыми инфекциями как оспа, менингит, коклюш, сибирская язва и бешенство. Были сделаны вакцины, содержащие живые, но ослабленные микробы, провоцирующие у человека выработку иммунитета; а также сыворотки крови, содержащие уже имеющиеся антитела к микробам – таким образом больной заимствовал временно чужой иммунитет. Микробиологи умели изолировать патоген из образцов тканей больных, окрашивать бактерии, чтобы их было видно под микроскопом (ура анилиновым красителям!), выращивать их в неподверженных человеческим болезням животных – лошадях, курах, свиньях – и делать вакцины из препаратов их крови. Технология была. Оставалось только срочно выделить патоген, вызывающий грипп, и начать массовый выпуск вакцины и сыворотки. И вот тут ученые напоролись на совершенно непреодолимое и неожиданное препятствие. Никак не могли найти бациллу гриппа.

В принципе, бацилла гриппа как бы была уже открыта. Рихард Пфейфер, немецкий ученый, изолировал ее еще четверть века назад – ее так и называли в честь него «бацилла Пфейфера» – это была палочкообразная бактерия, которую мы сейчас знаем под именем гемофильной палочки, извините за спойлер, но вы уже догадались, к чему все это катится. Пфейфер был, без всяких экивоков, великим ученым с мировым именем. Его авторитет был очень высок. Поэтому, когда в пробах, взятых у больных «испанкой», не находили палочки Пфейффера – «бациллы инфлюэнции» – некоторые врачи делали вывод, что, значит, это не инфлюэнция. Нет бактерии гриппа – значит, это не грипп.

Здравствуйте, я – бацилла гриппа. Я вызываю совершенно другую болезнь с похожими симптомами


Европейские бактериологические лаборатории были затронуты войной более непосредственно, чем американские. Поэтому в год «испанки» США вырвется вперед и встанет плечом к плечу с Европой в бактериологических исследованиях*. У них были люди, лаборатории, ресурсы и материалы. «К сожалению, материалов у нас предостаточно,» – докладывал Вильям Парк – глава Нью-Йоркской бактериологической лаборатории, за несколько лет до этого поставившей на поток производство антитоксина от дифтерии и теперь мобилизованной на разработку прививки и сыворотки от испанки. Нью-Йорк уже захлестнуло.

Эти «материалы» нужно было доставлять в лабораторию, в прямом смысле слова перешагивая через трупы, собирая мокроту в пробирки, делая соскобы изо ртов умирающих и препарируя еще теплые трупы. А потом начиналась мучительно нудная, монотонная, бесконечно повторяющаяся работа по извлечению из всей этой дряни чистой культуры патогена, работа, в которой нельзя было срезать углы, нельзя было упростить и сократить количество операций – под каким бы давлением цейтнота, психующего начальства и разворачивающейся у тебя на глазах человеческой трагедии тебе не приходилось работать. Скучнейшая работа в истории. Стерилизация 220 488 пробирок. Многократное промывание образцов. Вернуться к началу и повторить шесть раз. Соблюдая идеальную стерильность. Потому что нет ничего проще, чем вырастить какие-то бактерии, но бесконечно сложно вырастить бактерии одного конкретного нужного вида. Особенно, когда их там нет.

Трудно себе даже представить, насколько это было психологически травматично. Электронный микроскоп будет изобретен только через 18 лет. А до этого у ученых не будет никакой физической возможности увидеть вирус гриппа – даже если они его держали в руках. Даже если все было сделано абсолютно правильно. Вильям Парк был уверен, что неудачи остальных выделить гриппозную бациллу из образцов «испанки» были связаны с тем, что они просто плохо работали. Что у них не было достаточных знаний, технических умений, инфраструктуры, дисциплины. Которые у его сотрудников есть. Потому что его лаборатория работала безупречно и поэтому была обречена на успех. Который не пришел, несмотря на всю тщательность, отточенную методологию и самоотверженность людей, неделями не возвращавшихся с работы домой.

Жизнь в Нью-Йорке в 1918 году

В образцах из легких, взятых у жертв «испанки», обнаружили кошмарное количество стрептококков. А также пневмококков. И даже золотистый стафилококк. Они в конце-концов нашли в них и бациллу Пфейфера, несмотря на то, что гемофильную палочку выделить и покрасить очень-очень сложно, это требует исключительного мастерства и аккуратности. После чего им удалось убить этой бациллой группу подопытных мышей. Но симптомы у жертвенных мышей совершенно не были похожи на «испанку». Кроме того, в некоторых образцах взятых у скоропостижно умерших людей, несмотря на все старания, не было найдено ни одной бациллы Пфейфера.

Вообще-то, то, что бацилла Пфайфера не всегда встречалась в образцах, еще не было доказательством того, что она не является возбудителем «испанки». Во-первых, она была известна своей капризностью и неуловимостью и только хорошо подготовленные специалисты могли ее выделить и вырастить. Это был тест на ваши лабораторные навыки. Что, между прочим, успешно душило в зародыше саму гипотезу о существовании возможного неизвестного возбудителя: если вы начинали говорить, что бациллы Пфайфера в ваших образцах нет и не поискать ли чего-нибудь другое, остальные ученые начинали подозревать, что у вас просто руки растут не из того места и переставали вас слушать.

Во-вторых, было известно, что бацилла Пфейфера плохо выживает в присутствии других бактерий, а их в анализах больных находили предостаточно. Возникла вполне логичная версия, что Пфейфер вызывает грипп, подрывает иммунку, провоцирует тем самым взрывной рост других патогенов и помирает сам, оставляя жертву догнивать от вторичной инфекции. То есть, была сформулирована в общем-то правильная картина развития типичного гриппа, просто главный фигурант был не тот. А потом подключился Освальд Эйвери.

«Разочарование, – говорил Эйвери, – моя ежедневная пища. Я только им и живу». Бесконечно добросовестный и неутомимый исследователь, он не мог списать факт, что он не находит бациллу Пфейфера в некоторых образцах, взятых у гриппозных больных, на свою некомпетентность. Эйвери верил в свою квалификацию. Поэтому он взял для контроля анализы у здоровых людей и нашел в них бациллу Пфайфера. В 30% случаев. И это, господа, был плевок в лицо всей научной общественности.

Попытки разработать эффективные защитные дыхательные маски тоже далеко не ушли

Дальнейшее изучение Пфейферовой палочки заставило ученых признать, что этот микроб навряд ли ответственен за гигантскую мировую эпидемию, и что «бацилла гриппа», вероятно, наравне с пневмококками, играет в картине болезни вторичную роль. Парк с огромным сожалением признает, что «есть вероятность, что начальную инфекцию вызывает какой-то пока неизвестный фильтрующийся вирус»**.

Тем не менее, многие упертые ученые будут продолжать изучать бациллу Пфейфера и ее роль в развитии легочных болезней даже после того, как эпидемия «испанки» закончится. Через десять лет – в 1928 году – английский бактериолог Александр Флеминг будет подыскивать подходящую среду для роста бациллы Пфейфера, которая очень капризна и дохнет на большинстве сред. Флемминг оставит на столе чашку Петри, неудачно заросшую стафилококком. Через два дня он обнаружит, что в открытую чашку забралась обычная зеленая плесень, которая подавила разрастание стафилококка. Флемминг ужасно обрадуется и выделит из этой плесени вещество, убивавшее стрептококк, стафилококк, пневмококк, гонококк, бациллы дифтерии, но не бациллу гриппа, которая теперь могла без боязни расти ему на радость! Флеммингу тогда в голову не пришло использовать пенициллин как лекарство. Он создал первый антибиотик исключительно чтобы сохранить в целости и сохранности бациллу Пфейфера. То есть, антибиотиками мы обязаны бацилле гриппа. Помедитируем над этим казусом.
______________________
* Я осознаю, что мой рассказ сильно скошен в сторону истории США, просто потому, что я там живу и мне легче получить информацию о местной истории. Я уверена, что люди, живущие в других частях света, могут найти гораздо больше материалов о том, что происходило у них, просто зайдя в городскую библиотеку.

** Несмотря на то, что вирусов тогда еще не видели в лицо, этот термин, обозначающий неизвестный инфекционный агент, уже существовал, благодаря работам русского ученого Дмитрия Ивановского и голландца (тоже весьма ученого) Мартина Бейеринка

>>заключение

Комментариев нет:

Отправить комментарий